Чтобы лучше понять предмет, и в особенности, визуальное искусство, нужно смотреть на него. Не просто видеть искусство. А рассматривать его. Чем больше смотришь на предмет, тем больше «вчитываешься» в него, тем больше понимаешь идеи, тем больше оказывается точек соприкосновения.
Почему это важно? Прежде всего потому, что, когда смотришь на объект искусства (собственно, как и на все остальное), информация, усвоенная когда-то прежде, помогает получить более глубокое представление о предмете.
Глядя на картины Луис Лоутон, чувствуешь, что они нравятся, но не всегда понимаешь, почему.
Они кажутся простыми, прямолинейными — черно-белые, пространство, фигуры и здания — однако, всматриваясь глубже, обнаруживаешь, что на самом деле, картины гораздо богаче и интереснее, чем представляются на первый взгляд. Тогда и приходит понимание. На каком-то новом уровне.
Наверное, в этот момент и включается мозг, медленно разгоняется, как старый процессор, пытаясь уловить и собрать воедино все аллюзии и связи, все множество элементов, пересекающихся и накладывающихся друг на друга, сплавленных в единый концепт — то, благодаря чему работы Луис Лоутон обретают смысл.
Конечно, такая техника — монохромность графики, черный уголь на тщательно подготовленной белой грунтовке — привлекает сама по себе. Но это только начало. Память подсвечивает параллели с работами Чака Клоуза и гиперреалистов шестидесятых -семидесятых годов.
После этого приходят другие ассоциации. Они могут показаться странными и совершенно не связанными с картинами Лоутон. Однако именно они делают картины частью того, что мы видели раньше — частью нашего внутреннего мира.
Микеланджело, камеры наблюдения, камера обскура, Вермеер, урбанистические пейзажи и люди-спички Лоуренса Лоури, фотореалистичность гравюр и принтов Эдварда Хоппера, формализм, Франсуа Трюффо и «Traume» в исполнении Франсуазы Арди.
Картины Луис Лоутон полны противоречий, но, может быть, именно это в них и привлекает. Ее картины, кажется, полные образов и характеров, при ближайшем рассмотрении кажутся почти абстрактными. Так она добивается того, чего хотела еще со времен окончания Уимблдонской школы Искусств — представить человека как можно меньшим количеством линий: в 2001 году, когда она закончила Школу с образованием каллиграфиста, ей требовалось всего две линии.
И все-таки, дело не только в технике. Интересны и перспектива с одной точкой схода, и ракурсное сокращение фигур, и то, что Лоутон помещает фигуры как будто на пустую сцену. Это и наводит на мысли о Микеланджело.
И хотя Лоутон изображает осязаемую реальность, а Микеланджело обращается к высоким материям, он тоже выводит персонажей на своеобразную сцену — высоко, на потолок Сикстинской капеллы, множество фигур с анатомическими диспропорциями.
Это похоже на настоящий театр, и на центральной панели, где Микеланджело изобразил сотворение Адама, разворачивается трансцендентальная драма. Рука Бога и рука Адама вытянуты, указательные пальцы почти соприкасаются. И все-таки не соприкасаются. В том маленьком расстоянии между ними Микеланджело смог показать неразрешимое напряжение, непостоянство, изменчивость самой жизни.
Лоутон тоже экспериментирует с пространством, чтобы создать ощущение напряженности и неопределенности. В обществе более или мене естественно установились нормы дистанции, личное пространство, нарушение границ которого создает дискомфорт.
Лоутон расставляет людей так, что личное пространство отдельных фигур практически отсутствует.
С одной стороны, это наводит на мысль о том, что люди в общем-то находятся среди друзей. С другой стороны, отдельные фигуры заперты пустотой пространства — только собственная тень рядом. Здесь всплывают ассоциации с музыкой.
Джон Кейдж, одна из самых ярких фигур американской, да и, наверное, мировой экспериментальной музыки, в одном из своих интервью говорил о том, как в музыке пространство (паузы, тишина) используются для того, чтобы создать напряженность. Синкопированность ритма характерна и для джазовых импровизаций.
Кейдж же создавал первые «хэппенинги», своего рода театр, где все — звучание и действие — происходило одновременно.
Луис Лоутон присуще естественное понимание пространства и композиции. Характерный для неопластицизма формализм Лоутон смягчает тщательной, как в оркестре, расстановкой персонажей.
Противоречия продолжаются. Скрупулезность Луис Лоутон в отношении деталей заставляет пристально вглядываться в фигуры, но внимание к фигурам приковывается, на самом деле, пустым пространством. В этом, наверное, и есть разница между видеть и рассматривать.
Возвращаясь к ассоциации с картинами Лоуренса Лоури, заметим, что при очевидном сходстве, очевидно и различие.
Персонажи Лоури твердо и уверенно впмсаны в урбанистические пейзажи Британии ХХ века. На картинах Лоутон среда никак не определяет персонажей, что странно, потому что декорации (дома, город) часто присутствуют. Луис Лоутон любит города.
Как и Эдвард Хоппер, она любит Нью-Йорк. Но ее виды Манхэттена безлюдны. Там, где они появляются, они только монохромный лоскуток, обрезанная полоска — кажется, что мы вынуждены смотреть на них и их черно-белый город через мало пригодную для этого щель.
Хоппер в этом отношении более открыт. И вместе с тем, он тоже весьма разборчив в том, что показывает: пространство и композиция, где равно важны и персонаж, и обстановка, создают то самое ощущение неопределенности, неуверенности, непостоянства.
Сознательно или невольно, но Луис Лоутон, похоже, переняла у Хоппера понимание урбанистического пространства. И вместе с тем, складывается впечатление, что она отделяет себя от пространства своих картин, в то время как Хоппер, казалось, наблюдает происходящее на картине взглядом любопытного прохожего, идущего по противоположной стороне улицы.
Лоутон предпочитает смотреть на город, поднявшись повыше, через объектив камеры. У картин Лоутон поэтому интересная температура — горячие черные фигуры движутся по холодному выбеленному пространству.
А смотреть на ее картины заставляет то, что скрыто под слоями этого белого пространства, под гипсовой грунтовкой — целый мир, представленный на поверхности лишь маленькими кусочками.
Пока комментариев нет
Оставить свое мнение